Вступительное слова академика А. Д. Михилева

Волошин Павел. Альтернативная история и кризисные сценарии (тезисы)

Беспалов Ю. Г. Хоббитания и Россия, миры Толкиена и братьев Стругацких

В.Ф.Чешко. БЫТИЕ БОГА КАК ПРОБЛЕМА ЕСТЕСТВОЗНАНИЯ?  (РАЗМЫШЛЕНИЯ АГНОСТИКА)

Вступительное слова академика А. Д. Михилева

Фестиваль, работа которого сегодня начинается, включает по установившейся уже традиции секцию “Фантастика и традиции Просвещения на рубеже тысячелетий”.

Мыслители эпохи западноевропейского Просвещения, заложившие основы современной цивилизованной системы ценностей, заложили по сути и фундамент современной литературной фантастики - вспомним свифтовского Гулливера и вольтеровского Кандида. Важную роль в их деятельности играла и популяризация науки, деятельность энциклопедистов - наиболее известный, но далеко не единственный пример этого. Просветительские традиции литературной фантастики были продолжены Жюль Верном, Гербертом Уэллсом, Айзеком Азимовым, Куртом Воннегутом, в нашей культуре - братьями Стругацкими. В этом ряду можно назвать даже Уинстона Черчилля, пропагандировавшего свои взгляды в литературных произведениях, которые сейчас были бы отнесены к фантастике.

Нет причин, по которым связи литературной фантастики и традиций Просвещения должны прерваться в наше время, столь богатое весьма неожиданными коллизиями отношений традиционной системы цивилизованных ценностей, жизненных реалий и их отображения в творчестве писателей, балансирующих на тонкой грани, разделяющей фантастику и реализм в искусстве. (Очень яркий и характерный пример такого современного русского литератора - Юлия Латынина).

Позволяю себе выразить надежду, что работа нашего Фестиваля также послужит делу укрепления связей между литературной фантастикой и традициями Просвещения.

Волошин Павел

Выступление на 11-ом Международном фестивале фантастики и популяризации науки «Звездный Мост» (Харьков , 17-20 сентября 2009-го  года)

Альтернативная история и кризисные сценарии (тезисы)

Сегодняшний мир находится в крайне неустойчивом состоянии. Одновременно развиваются сразу несколько кризисов, которые усиливают друг друга и являются частями одного глобального кризиса, связанного с переходом Земли и человечества в новую фазу исторического развития. Масштаб изменения мира из известных исторических кризисов можно сравнить с глобальным кризисом в конце последнего ледникового периода, связанного со сменой типа цивилизации и переходом человечества в современное состояние.

В такой ситуации многократно возрастает роль  как отдельных субъектов исторического процесса, так и локальных возмущений, флуктуаций истории. Если при обычном развитии исторических событий такие возмущения, как правило, нивелируются инерцией общего тока истории, то в условиях фазового, переходного кризиса они могут накапливаться и становиться необратимыми, формируя новые исторические реальности. Как следствие, резко увеличивается число возможных вариантов развития событий, и общество начинает балансировать между множеством альтернативных сценариев. Растёт и количество точек исторической бифуркации, альтернативных исторических ветвлений.

Некоторые крупнейшие произведения фантастической литературы и кино можно рассматривать и как проекции (или возможные прогнозы) тех или иных альтернативных вариантов истории. К таким, безусловно, можно отнести произведения Ивана Ефремова («Туманность Андромеды», «Час быка» и т.д.), «1984» Оруэлла, фантастические романы братьев Стругацких, многие произведения Р. Хайнлайна.

 А так же фильмы - к примеру, «Звездные войны», «Матрицу», «Гостью из будущего», некоторые другие. Можно допустить, что в тех или иных фантастических произведениях отражены различные аспекты альтернативных путей истории, причём в различные эпохи и на различных этапах их реализации. (Альтернативные настоящие, альтернативные будущие и даже возможные варианты альтернативного прошлого). О концепции альтернативных (вероятностных) миров подробно говорить здесь не буду, поскольку эта идея исчерпывающе проанализирована в литературе – от научной до художественной и эзотерической.

Конечно же, здесь нас интересуют, в первую очередь, исторические варианты, которые относятся к периоду позднеиндустриальной эпохи и  фазового постиндустриального перехода.

Отдельные аспекты нереализованных исторических сценариев могут повторяться и в иных сценариях, образуя порой весьма причудливую «сетку».

Естественно, нынешний глобальный экономический кризис нужно рассматривать как одну из ступеней подобного процесса. Возникает и ещё один очень интересный вопрос. В моменты многочисленных ветвлений истории, в периоды хаоса и всеобщей неопределённости растёт вероятность возвращения к некоторым утерянным историческим сценариям и вариантам развития, от которых человечество по тем или иным причинам отказалось в последние десятилетия или даже века. И здесь всё напрямую зависит от масштабов кризиса.

Такими «упущенными вариантами истории» могут быть, например,

- тотальная мировая война;

- мир замкнутых военных блоков;

- «психоделическая революция» шестидесятых;

- «советский мир», в котором СССР не распался бы и даже мог одержать победу в Холодной войне;

- ускоренная космическая экспансия;

- мир «возрождённого нацизма»;

- альтернативные варианты глобализации

и многие другие.

Вопрос стоит только в том, какую цену придётся заплатить за реализацию тех или иных сценариев. Самое интересное, что в кризисной ситуации наименее вероятным становится исторический сценарий  мейнстрима, на который человечество свернула в конце ХХ столетия: ускоренная рыночная глобализация по-американски.

К примеру, фильм «Матрица» может соответствовать сценарию ускоренной глобализации на основе информтехнологий и технологий виртуальной реальности. В нашем мире точка бифуркации, где этот сценарий был упущен, пройдена в 2000-2001 годах. Ключевым моментом было противостояние между кандидатами в президенты США Бушем и Гором, где Буш воплощал «техномилитаристский» путь развития мира, а Гор – «финансово-информационный». С победой Буша (которая, конечно же, стала лишь символьным этапом общего трэнда) человечество труднообратимо свернуло в техномилитаристический сценарий «Звёздной пехоты» и «Терминатора», чреватый  ускоренной технической революцией, но и остановкой глобализации, расколом на милитаризированные блоки и мировыми войнами. Точкой «невозврата», стало, вероятно, 11 сентября 2001 года, когда  «Сценарий Матрицы» был окончательно упущен.

Или мегапопулярный в 80-е годы советский детский фильм «Гостья из будущего». Анализ многих архетипических моментов фильма и ситуаций, сопутствующих его продвижению, даёт возможность сказать, что «Гостья из будущего» является проекцией в нашу реальность исторического сценария, где СССР сохранялся, а может быть – и одерживал победу в Холодной войне. (Гарантом успеха такого сценария должна быть ускоренная научно-техническая революция, прорыв в экспансии космоса и революция в области гуманитарных технологий). В нашей реальности СССР, стоявший в шаге от постиндустриального прорыва, на такой рывок не осмелился. Возможно, именно серьёзность проекции «упущенного будущего» и близость этого исторического варианта и привела к той яркой эмоциональной реакции, которую фильм «Гостья из будущего» вызвал у миллионов советских детей.

«Мир Полудня» братьев Стругацких – это, конечно же, мир шестидесятников. Мир победивших шестидесятников, где «оттепель», «парижская весна» и «пражская весна» 1968 года, «психоделическая революция» в США сумели закрепиться и породить жизнеспособное общество. Это мир Александра Дубчека и Тимоти Лири, «социализма с человеческим лицом» и «самого доброго из возможных решений».

Мир 1984 года из произведений Оруэлла – это проекция альтернативного будущего (для тогдашнего Оруэлла)  - мира, где вторая мировая война переросла в пятидесятые годы бы в «горячую войну» между победителями Гитлера. Мир реализованного «плана Дропшот» и вторжения советских войск в Западную Европу…

Желающие могут самостоятельно поискать другие аналоги наиболее вероятным кризисным сценариям в существующих произведениях литературы, кино и т.д.

Между какими сценариями мир балансирует сейчас, и какие «утерянные варианты» будущего могут вновь стать актуальными? Наиболее вероятными сценариями на сегодня являются сценарий мировой войны в различных модификациях, перекрывающийся с ним сценарий геоклиматической катастрофы; сценарий «Расколотого мира» по И. Ефремову, сценарий «отложенного будущего» (по С. Переслегину).

Более подробно тема доклада и иные материалы по данному вопросу освещена в материалах информационно-аналитического журнала «Послезавтра»   http://poslezavtra.mirvmeste.com/

Практическим итогом подобного анализа могут быть рекомендации для аналитиков, политиков, экономистов и даже сторонников эзотерических концепций, желающих реализовать (или наоборот, не допустить) реализации тех или иных сценариев. При этом необходимо чётко представлять, в каком сценарии и на каком его этапе мы находимся, видеть ближайшие точки бифуркации, знать об альтернативных сценариях. Уметь находить «точки соприкосновения» между несколькими сценариями и общие для них точки бифуркации. В таком случае, правильно подобранные социальные действия позволят обществу, пройдя последовательно через несколько специфически подобранных точек бифуркации и через соответствующие общие узлы в «событийной сети» выйти на искомый путь исторического развития.

Беспалов Ю. Г.

Доклад на 11-ом Международном фестивале фантастики и популяризации науки «Звездный мост» ( Харьков, 18-20 сентября 2009 г.).

Хоббитания и Россия, миры Толкиена и братьев Стругацких

Созданная фантазией оксфордского профессора Хоббитания и созидаемая трудами многих поколений Россия - миры, конечно же, очень разные. Как исповедующая здоровый  консерватизм добрая старая Англия и находящийся во власти неких таинственных экспериментаторов Город - «Град обреченный» братьев Стругацких. Разные это миры. Крайне разные. Но, как известно, противоположности часто сходятся, притом - именно в своих крайностях. Посмотрим - сходятся ли в своих крайностях названные нами миры и люди, в мирах этих обитающие. Главное - люди (это хорошо усвоили иные из действующих лиц «Града обреченного»). Надо  присмотреться к людям.  Не только к людям? ... Ну да - еще к хоббитам, эльфам, может быть даже - оркам и троллям, а также - к таинственным экспериментаторам.  К наделенным разумом персонам, наличествующим в упомянутых мирах. Очень много  наличествует там персон. И - очень разных.  И все - разумные.  Ну да - кто больше, кто меньше.   Нет,  не будем никого обижать.  Все - достаточно разумны. Разумны - в достаточной степени.  Когда размышляют о предметах, входящих в область их  компетенции. Вот когда они эту область покидают ...  А какие бывают сферы компетенции у людей?  ... Виноват - у мыслящих существ.  Для всех них автор позволяет себе предложить классификацию  сфер человеческой (скажем все-таки так - человеческой) компетенции,  наличествующую в его книге «Революционеры Романовы и консерватор Ульянов» (написанной в соавторстве с Н. Ю. Беспаловой и К.В. Носовым).

Сводится суть предлагаемой классификации к следующему:

Всех людей (очень условно) по характеру их интересов можно разбить на такие три группы:

Первая группа состоит из людей, чья область интересов включает вещи, непосредственного практического значения не имеющие. В частности — проблемы, в реальной жизни не стоящие на повестке дня. Или же новые способы решения проблем, уже имеющих удовлетворительное решение. (Речь идет не об окончательном, а именно об удовлетворительном, запомним это, решении проблем). Люди эти — несколько не от мира сего. Они размышляют о проблемах не реального, а виртуального (употребим модное слово) мира. Они создают в этом мире какие-то модели. Случается, иногда, что эти модели имеют какое-то значение для мира реального. Случается такое обычно тогда, когда старое решение какой-либо проблемы оказывается не удовлетворительным — и надо искать новое, чаще всего — непростое и нетрадиционное. Итак, представители первой группы, живущие преимущественно в виртуале, создают некие модели. Назовем поэтому этих людей Виртуальными Модельерами.  

Вторая группа состоит из людей, входящих во властные и силовые структуры. Помыслы их соответственно направлены в первую очередь на сохранение и укрепление этих структур. Во вторую группу входят люди реального действия. Как все люди реального действия они предпочитают способы, многократно проверенные на практике — реальные модели. Потому что виртуальные модели, даже в наш компьютерный век, частенько дают сбои. (В связи с этим, между прочим, не нашла поддержки идея замены естественных экологических систем нашей планеты искусственными — управляемыми компьютерными программами). И чем сложнее моделируемая система, тем вероятнее сбой. А общество, даже самое примитивное, система чрезвычайно сложная — не менее сложная, чем системы экологические. Допустить гибели, развала общества нормальные ответственные люди из властных структур не могут. Хороший управленец будет всеми силами стремиться сохранить, то, чем он управляет — ведь иначе нечем будет управлять. (Мы не будем сейчас рассматривать варианты, так сказать, патологические, когда управленец  стремится лишь урвать кусок пожирней и сбежать). Стремясь сохранить и укрепить общество, люди второй группы вынуждены организовывать его реальную жизнь. Назовем их поэтому — Организаторами Реальности. Как мы уже говорили, Организаторы Реальности не любят пользоваться способами, разработанными Виртуальными Модельерами. Они предпочитают свои — проверенные на практике. Но иногда, когда жизнь резко меняется, именно проверенные на практике модели дают сбой. Судьба общества в таких ситуациях в значительной степени зависит от способности Организаторов Реальности и Виртуальных Модельеров взаимодействовать между собой. Прежде чем перейти к третьей группе отметим еще одну особенность второй. Организаторы Реальности не должны слишком сильно зависеть от насущных жизненных проблем. Такая зависимость может  помешать им мыслить стратегически — видеть проблемы общества в целом и в перспективе. А Организаторы Реальности по стилю деятельности именно — стратеги.

Третью группу мы назовем — Созидателями   Насущного. Ее члены озабочены производством материальных благ и, что не менее важно, своевременной доставкой их потребителю. (Торговля часто определяется как деятельность, уничтожающая препятствия между производителями и потребителями материальных благ). Проблемы Виртуальных Модельеров могут интересовать Созидателей   Насущного лишь в порядке некоей духовной гимнастики. Проблемы Организаторов Реальности Созидателям  Насущного гораздо ближе. Их соотношение, с определенной долей огрубления, можно сравнить с соотношением стратегии и тактики. Будучи в жизни тактиками, а не стратегами, нормальные Созидатели Насущного должны находится в самой гуще повседневности, зависеть от ее сиюминутных поворотов (хороший торговец — всегда следует в фарватере моды, сезона года, состояния кошелька своих покупателей; популист, подыгрывающий настроениям толпы, — не самый лучший тип политика).

Вот такая классификация. Безусловно — упрощенная и схематичная.  Кому нравится - пользуйтесь. Кому не нравится ... Да боже ж мой! Мы - шо ? Да мы - не шо.  А мы сами попользуемся. Вот давайте для начала посмотрим - кто есть кто в «Граде обреченном». В соответствии с этой самой нашей классификацией.

Есть там, божьей милостью,  Организатор  Реальности - такой себе Фридрих Гейгер,  бывший унтер-офицер вермахта. Не фашист девяносто шестой пробы, нет (зловещий смысл названия операции «Мрак и туман» ему не понятен!...). Просто - унтер-офицер вермахта. Просто - хороший, толковый, достаточно грамотный  немецкий унтер-офицер. Считающий, что его призвание «навести порядок в этом бардаке». И - наводящий человеческий, в общем-то, порядок в бедламе Города, попавшего во власть распоясавшихся социальных экспериментаторов (с опаской относящихся   к Гейгеру -  вспомним беседу Андрея Воронина с Наставником в день Поворота). Кстати, о немецких унтер-офицерах - прусский король Фридрих-Вильгельм I, часто называемый «фельдфебелем на троне», прекратил в своем государстве судебные   процессы  над колдунами и ведьмами. Отнюдь не путем огульного отрицания  самой возможности паранормальных  психических явлений. Нет, он пошел чисто фельдфебельским путем - потребовал наличия в материалах «ведовских» судебных дел других доказательств, кроме признаний, сделанных обвиняемыми под пыткой. (Коронованный фельдфебель  хорошо знал, что из живого человека можно выбить и не такое).  Сын и преемник «фельдфебеля на троне» вошел в историю как Фридрих Великий. Прозвище «Великий» получил не только за впечатляющие успехи прусской армии в строевой подготовке. Отменил пытки.  Приютил у себя в Берлине Вольтера. Стал яркой фигурой западноевропейского Просвещения - в качестве  монарха, практиковавшего (наряду с нашей Екатериной Великой)  так называемый просвещенный абсолютизм.  Вернемся, однако же, к нашему экс-унтер-офицеру вермахта и его приятелю Андрею Воронину, несколько свысока относящемуся к Фрицу Гейгеру - «не прочитавшему в своей жизни и десятка порядочных книг». На практике  Андрей постоянно идет на поводу у Фридриха. В частности - потому, что бывший унтер-офицер вермахта Фриц Гейгер  лучше оценивает события и людей, чем   идейный сталинист, звездный астроном  Андрей Воронин. Очень показателен в этом смысле один конкретный  пример.  Гейгер считает пребывание в научном департаменте своей канцелярии  некоего Кехады нежелательным, ввиду, скажем так, пораженческих настроений последнего. Андрей восстает против самой такой постановки вопроса, отстаивая право сотрудников научного департамента на  такого рода настроения.  Настроения,  и разговоры - публичные высказывания. А теперь вспомним, что именно пораженческая позиция  Кехады  и послужила, судя по всему, одной из главных причин трагического финала экспедиции на Север. Вспомним также, что финал этот был отсрочен демаршем полковника Сент-Джеймса, вполне прозрачно пригрозившего «пораженцам» виселицей. (Интересно, что на стороне полковника в этом случае оказался либерал-шестидесятник Изя Кацман, но о нем речь пойдет у нас чуть позже, дойдет и до него черед при классификации обретающихся в Городе персон. А вот подумаем, так - для заначки, над вопросом о том, как повел бы себя в такой ситуации друг свободной, демократической  Хоббитании  маг Гендальф, чью сторону  он бы принял - полковника-«вешателя» или фрондёра Кехады,  зажалевшего солдатиков, которые шибко, пошибчей даже, чем сержанта Фогеля, забоялись грозного Неведомого).  Логику Гейгера (и полковника) можно выразить примерно так: Кехада является достаточно серьезной фигурой в президентской команде Организаторов Реальности, люди такого статуса должны показывать примеры дисциплины (и неизбежно связанного с ней уважения к сложившейся иерархии). Андрей Воронин  сам  подает положительный пример: не очень-то ему и нужна эта экспедиция -  хватает ему  вполне  любимой текущей работы, дома, Сельмы; Андрей это - не подстегиваемый неуёмным любопытством Изя; но раз решение принято ... Ни шагу назад! А вот  в непростом разговоре с Гейгером о Кехаде     логика у Воронина иная - Виртуальные Модельеры не должны быть ограничены в генерации своих моделей, даже - ежели их моделетворчество принимает форму пораженческих разговоров.  Отрицает ли Гейгер такое право Виртуальных Модельеров в принципе.  По-видимому,  нет. Поскольку Изе Кацману дозволяются разговорчики, за какие Кехада может лишиться кресла. Российские дворяне екатерининского Золотого Века тоже разрешали людям своего круга быть вольнодумцами и атеистами. По преимуществу - во внеслужебное время. (Генерал полиции Балашов подавал Александру Первому, любимому внуку Екатерины, проект - касательно того, чтобы масонство сделать официальной религией российских верхов. Вместо официального же православия. Александр Павлович, в прошлом - вольнодумный цесаревич, ученик революционера Лагарпа, прожект сей зарубил). Во внеслужебное время было - можно. И даже не всегда - осторожно. Но   - только людям своего круга, избранным (так, например, известны очень революционные по содержанию письма наследника-цесаревича, великого князя Александра Павловича к друзьям; в этих письмах будущий самодержец ратует за республиканскую форму правления). Только избранным и в своем, достаточно тесном,  кругу можно было быть натуральными Виртуальными Модельерами - разработчиками новых моделей человеческого поведения. И критиками старых, но еще работающих моделей. Им это Организаторы Реальности разрешали - как разрешал это  Фриц Гейгер «своему славному еврею» Иосифу Кацману.  А что Андрей Воронин? А он - администратор, руководящий Созидателями Насущного. (Нефть это, вне всякого сомнения - Насущное, соответственно,  геологоразведка - Созидание  Насущного. А социология с космографией? Они для того, чтобы производящие иное Насущное фермеры  правильно понимали окружающий мир и свое место в нем. Не отвлекались на чреватые порой даже рукоприкладством споры по этому поводу. Римский император Феодосий по похожему поводу как-то высказался в том смысле, что правильной религией является та, которую исповедует римский же епископ Дамазий.  Так в Первом Риме этот вопрос решали. На этом отдельном положительном примере частенько разворачивали  воспитательную работу  и в Риме Третьем). Вернемся к администратору Воронину. Надо, чтобы он твердо знал, что Антигород - миф, пущенный в ход прежним, доповоротным руководством Города, что ж - он  будет твердо это знать. Нужно будет - новая линия руководства до господина советника Воронина будет доведена по соответствующим каналам (например - на товарищеском обеде с президентом Гейгером и архивариусом Кацманом).  С Ворониным все, в общем и целом, ясно.  А вот Кацман и Гейгер? ...  Кацман для Организатора Реальности  Ф. Гейгера, видимо, просто полезный   и   эффективный  Виртуальный  Модельер. (Способный, например, в одно касание построить модель отношений «практичного президента» и литераторов; малоутешительные результаты дает, в данном отдельно взятом случае,  кацмановское  словесное моделирование;  но -  «Лучше горькая, но - правда, чем приятная, но - лесть».  К тому же Кацман и  просто как архивариус  - источник  полезнейшей  информации. Фигура  полезная,  но где-то и - опасная (Отчего Гейгер и считает нелишним иметь на Кацмана компромат. Сам  Кацман тоже воспринимает себя как носителя чрезвычайно опасной информации,  и, возможно,  не только той, что содержится в некоей неудобозабываемой папке). В чисто человеческом плане Кацман  Гейгеру неинтересен. Так - встречались на посиделках у Андрея.   Во всяком случае, в драматическом эпизоде с папкой Гейгер, отдавая  Кацмана на расправу палачу Румеру,  никакого душевного смятения, как Воронин, не испытывает - только досаду на «перестаравшегося» Румера. Голос Изи : «Ребята, подождите. Ребята, подождите ...» вряд ли звучит в ушах его давнего знакомца и собутыльника  Фрица.  

А как Кацман, при всех их, мягко говоря, непростых отношениях,  воспринимает Гейгера?  Интересно, что искалеченный Румером, только что вышедший из тюрьмы  Кацман во время Поворота не разделяет мрачных настроений сотрудников редакции. Лишь  призывает их «не делать резких движений».  Прекрасно, при этом,  понимая опасность, которую представляет  диктатура Гейгера  для «умных людей». К которым, достаточно обоснованно, может причислять и себя.  Но Иосиф Кацман не просто умный человек. Он - Виртуальный Модельер.       Натуральный Виртуальный  Модельер.  И Фриц Гейгер Иосифу Кацману - нужен. Как было нужно  «самодержавие, ограниченное цареубийством» российским дворянам «гвардейского» восемнадцатого столетия, отцам и дедам гениев великой русской литературы столетия девятнадцатого, как  Хоббитании и всем свободным народам Запада  оказались нужны  Горлум и мобилизованные Арагорном некие проклятые мертвецы, как был нужен Черчиллю Сталин, как был нужен военно-промышленный комплекс цвету науки двадцатого столетия.   Для чего нужен Гейгер Кацману? Для организации, например, экспедиции на Север, создающей совершенно уникальные условия для удовлетворения кацмановского любопытства.  Михайле Ломоносову, для удовлетворения его любопытства,  российское самодержавие тоже создавало определенные условия. Каких он не мог бы иметь в мужицкой утопии Беловодья или в порушенной Екатериной Великой «первой в Европе демократической республике» Запорожской Сечи.  

И тут возникает ряд проклятых вопросов. Вспомним, Наставник предлагает  Воронину воспринимать  Румера как живое орудие. Сразу меняется плоскость решения моральной  проблемы - орудие, оно орудие и есть, вопрос не в допустимости его использования, а лишь о соотношении достигнутого результата и заплаченной за него цены.  Еще вспомним - Наставник это, так сказать, персонификация совести Андрея Воронина.  И еще вспомним из «Обитаемого  острова» - Колдун призывает совесть Максима поумерить свои требования, прислушиваясь к резонам разума. Так что ж, ежели разум рекомендует, возможно не только Румера, но и Гейгера воспринимать как некое живое орудие? ... (А давайте лучше возьмем на вооружение введенный в употребление еще в Первом Риме термин «говорящее орудие». Так удобнее говорить не только о людях Града Обреченного, но и об иных вышеупомянутых нами мыслящих персонажах). Да, наверное,  можно воспринимать как говорящее орудие, такой себе инструментум вокале  не только Румера с Гейгером, но и Горлума, и проклятых мертвецов, столь ко времени поверстанных благородным Арагорном на борьбу со Злом (и соответственно - на службу  Добру, Еськов, правда, в « Последнем Кольценосце», пытаясь говорить с позиции орков и троллей, чего-то там про это сомневается, но давайте трактовать сомнения в пользу Добра). Тогда и Сталин для нас (как и для Черчилля) тоже - инструментум вокале, говорящее орудие социального прогресса ?... (А что - победа над Гитлером разве не величайший успех сил прогресса и гуманизма?).   Аналогично - в отношении Неизвестных Отцов ...       А  Странник? ... Он ведь тоже - из их числа.  Со Странником как-то ... Он, положим, добровольно носит маску «холодного убийцы», такого себе орудия борьбы с грозящим захлестнуть Страну Отцов хаосом ... Ладно, оставим пока Странника-Сикорски.  Возьмем дядю Юру. Божьей милостью Созидателя Насущного, победителя сил мирового Зла. Вот он то, как и любой гражданин Хоббитании,  превратить себя в говорящее орудие не позволил бы. И со стремлением власти укоротить себе язык категорически бы не согласился. Возможно, смолчал бы поначалу - с тем, чтобы попозже  взять самые серьезные меры - «Россия не дремлет, она - сосредотачивается». Позволяем себе мыслить, что в Хоббитании Юрий Константинович Давыдов вполне бы вписался. Обменялся бы с  хоббитами рецептами фабрикации пива и благородного первача.  Очень даже может быть, что попал бы в отряд Хранителей Кольца.  Ежели  бы ему объяснили - что к чему.  А вот интересно -  Андрей, когда вербовал Юрия Константиновича в экспедицию, рассказал ему  про опасность со стороны Антигорода ? Похоже, что не рассказал - хранил государственную тайну. Ну ладно, государственная тайна это - неинтересно. Что мы государственных тайн не слыхивали?...  А вот объяснить бы фермеру Давыдову, что на Севере наличествует некое Неведомое и оставлять его, Неведомое это самое, будь оно неладно, без внимания - чревато непредсказуемыми последствиями. В том числе и для его, фермера Давыдова, семьи и хозяйства. Взял  бы да и объяснил это звездный астроном Воронин дяде Юре. Заблаговременно бы объяснил, еще во время посиделок за деревенским  самогоном. Не объяснил. Похоже, что сам не очень понимал.  Все больше долдонил про неизбежную победу дела Сталина и Эксперимента. Это ему казалось интереснее (духовнее?...), чем про космографию окружающего мира. Зря. Его предшественники российским мужичкам с трехлинеечками в одна тысяча девятьсот четырнадцатом году тоже все больше - про духовное вкручивали. Про то - как дойдут мужички до Царьграда и водрузят на кумполе святой Софии православный крест. Нет бы  объяснить мужичкам в солдатских шинелях географическое  положение города Константинополя на проливах и  значение означенных проливов   для русской торговли. Каковая торговля, как показал НЭП, - первое дело для справного хозяйственного мужика. Не поняли бы мужички, не интересно им географию-космографию  знать, им бы - про духовное? ... А вот дядя Юра при первой его встрече с Андреем космографией очень даже интересовался.  А поколению его отца большевики все в наилучшем виде разъяснили - кому и для чего нужна империалистицкая война. Последствия известны, даже в жизни Города они просматриваются.  Вот такие соображения насчет пользы географии и вообще - космографии для народа. Простые хоббиты, как, к примеру, садовник и сын садовника Сэм Скромби,  книжки по истории и географии Средиземья сами читали и детям своим давали  читать. А простой американец фильм «Армагеддон» смотрел,  отчего Конгресс деньги на борьбу с астероидной опасностью выделил.    Пример совсем другого рода - индийские Виртуальные Модельеры, которые создали утонченнейшую  философию, но географией окружающего мира интересовались недостаточно. Отчего и явились из этого Неведомого англичане, «забелели долины Индии костями ткачей», пошли прахом труды индийских Созидателей Насущного, создавших «омывавшее Индию экономическое пространство, большее,  чем она сама», но, увы, - не контролировавшие это пространство.  Впрочем, Ваш покорный слуга  ушел в сторону от основной линии своего повествования. От Хоббитании, через Англию, к Индии. (Тех, кого заинтересуют наши, с моими соавторами, мнения в отношении   роли в истории этой страны ее Виртуальных Модельеров, Организаторов Реальности и Созидателей Насущного, могут ознакомиться с книгой «Эпоха Великих географических открытий». Она - широко выложена в Интернете. Выложена без нашего, ее авторов, ведома. Но нам - не жалко).

Вернемся, однако же, к созданной Стругацкими реальности «Града обреченного», а также Хоббитании, России и Англии.   Англия и Хоббитания - страны Созидателей Насущного. Много полезного перенявших от Организаторов Реальности и Виртуальных Модельеров (каковым оставлены очень даже неплохие, способствующие процветанию экологические ниши). По поводу этого позволю себе привести мнение работавшего в эмиграции русского философа Георгия  Федотова, писавшего, что аристократические привилегии на Западе были не отменены, а постепенно распространены на всю нацию. Полагаю, что в число этих привилегий должно быть включено право на информацию,  в том числе - на информацию об окружающем мире и о виртуальных моделях исходящих  из этого мира угроз. (Примером такой, виртуальной - к счастью,  модели может послужить концепция «ядерной зимы», с ужасающей наглядностью проиллюстрированная Вячеславом Рыбаковым в его рассказе «Зима»).  В Англии и Хоббитании право Созидателей Насущного на подобную информацию в принципе не может отрицаться - магами, эльфами, учеными и политиками. Россия, будем надеяться, к этому идет. От положения, существующего в реальности «Града обреченного», где Андрей Воронин не считает нужным допустить к такой информации дядю Юру, а Изя Кацман долго не допускает к ней  Воронина (что влечет за собой, кстати, весьма печальные последствия для них обоих).  Нет, разумеется, в самом свободном обществе есть информация, так сказать, для служебного пользования. Но персоны, принимающие какие-то общественно значимые решения - в качестве ли следователя, в качестве ли избирателя, должны иметь необходимую информацию. А - также навыки оперирования этой информацией.  Для чего существуют школьные учебники и другие умные книжки. К сонму последних, со времен Свифта и Вольтера, сопричислена и хорошая фантастика.

Напоследок еще несколько слов о реальности «Града обреченного». Читателю «Града ...» оставлена  возможность трактовать происходящее в ней, этой реальности, как некий сон. Прочно вошедший в духовный мир Андрея Воронина сон. Или же - как некий мысленный эксперимент. Эксперимент в жанре фантастики. Наводящий на многие размышления эксперимент. Что, на взгляд автора, достойно всяческого подражания.  Хотелось и автору настоящего доклада навести своих слушателей и читателей на размышления - не только о Хоббитании и России. Как это удалось - не автору судить.  Благодарю за внимание. Пусть меня поправят, если что не так.

В.Ф.Чешко
докт.философ.наук, канд.биол.наук, проф., кафедра философии и политологии Харьковского национального экономического университета

БЫТИЕ БОГА КАК ПРОБЛЕМА ЕСТЕСТВОЗНАНИЯ?  (РАЗМЫШЛЕНИЯ АГНОСТИКА)

Технология делает нашу генетическую конституцию и содержание нашего сознания предметом рационалистического контроля и управления. Результат развития обоих видов информационных технологий оказывается единым: технологии манипулирования сознанием (изменения социокультурного кода) и технологии изменения генетического кода являются одновременно технологиями управляемой эволюции. И при этом мы становимся свидетелями удивительного раздвоения смысла этого понятия. С одной стороны, управляемая эволюция означает качественное углубление и расширение могущества человеческого интеллекта как фактора, определяющего основное направление эволюции Вселенной, и связанное с этим возрастание ответственности за космические последствия принимаемых нами повседневных решений. И в этом смысле содержание этого понятия  безусловно относится к сфере собственно технологии. С другой – «естественное», не подверженное вмешательству человека течение глобального эволюционного процесса обнаруживает внезапно признаки разумного замысла. Доступный нашему наблюдению и познанию мир превращается из объективного факта в аретефакт, приобретает теологический смысл. Наука и Вера, чьи пути разошлись с возникновением техногенной цивилизации вновь встречаются в переломной для судеб Homo sapiens точке эволюционной сингулярности, за которой проглядывает наступление постчеловеческого будущего.

Бытие Бога как предмет экспериментального естествознания?

Бытие Бога отнюдь не всегда требовало логических аргументов и эмпирических фактов для своего обоснования. Было время, когда это считалось аксиомой – истиной, не нуждающейся в доказательствах, так сказать, «врожденной идеей». Соотношение Веры и разума было осмыслено как мировоззренческая проблема в эпоху Средневековья. И при этом все попытки ее разрешения так иначе исходили до начала Нового Времени из безусловного примата религиозной Веры, которая рассматривалась как своеобразная «подсказка» – нечто вроде перечня верных ответов в конце задачника. Функции Разума сводились к поискам аргументов, подтверждающих уже известные из Божественного Откровения истины. В случае конфликта между ними, Разум должен был признать свою неспособность познать Божественный Замысел. Этот принцип формулировался либо с наивной откровенностью, либо с изысканной философской софистикой, но был, тем не менее, абсолютно непоколебим.

Пространство допустимых интерпретаций заключалось между двумя высказываниями. Первое принадлежит Тертуллиану (160-225 гг. н.э) и Августину, которые как известно сформулировали категорический императив Средневековья в виде безальрнативного поведенческого и мировоззренческого предписания «Credo, quia absurdum est – Верую, хотя и абсурдно!». Этот императив, вопреки расхожему мнению, не означает игнорирование, принижение или отказ от Разума как способа постижения истины, он «всего лишь, постулирует несоизмеримость Божественного и человеческого Разума и ограниченность чувственного опыта, в силу которой человек  далеко не всегда способен постичь замысел Творца. Иными словами в триаде, Вера–Разум–Опыт абсолютно достоверной является только Вера. (Заметим, что тертуллиановский афоризм допускает и такую интерпретацию: Земная жизнь Иисуса Христа есть достоверный эмпрический факт, который, однако, не может быть объяснен рационально, т.е. – выходящим за рамки естественного чудом. Именно в этом и состоит доказательство истинности бытия Божьего, так сказать, «опытным путем». Далее мы увидим как эта потенциальная возможность инкорпорации «проблемы Бога» в экспериментальное естествознание стала реальностью).

Историю рационалистических, т.е. основанных на логических аргументах исследований проблемы Бога можно начать с великого систематизатора философских воззрений Средневекового Запада Фомы Аквинского (Томаса Аквината). Он был твердо убежден в единстве божественной и рационалистической истины, возможность синтеза Божественного Откровения, «открытого разуму», и философских аргументов. «Должно, чтобы цель была заранее известна людям, дабы они соотносили с ней свои усилия и действия», – утверждал он в своей «Summa theologiae».

Еще Декарт за исходные постулаты своей философии принял не одну, а две бесспорных истины: не только существование мыслящего субъекта («Мыслю, следовательно, существую»), но и существование Бога – Творца этого субъекта.

Однако в конце XVIII века наступил неожиданный поворот. Иммануил Кант в результате беспощадного логического анализа показал: проблема доказательства бытия Бога – типичная антиномия. Иными словами: два альтернативных ответа на вопрос о реальности Бога, один из которых утверждает, а другой – отрицает бытие Божье равно недоказуемы. Идея Бога – вне  логики и опыта, религиозная вера есть результат личного выбора, самоопределения конкретного индивидуума, недоступная теоретическому исследованию или экспериментальной проверке.

В самом деле, великий насмешник и атеист Бернард Шоу впоследствии предложил   схему experimentum crucis – решающего опыта: обратился к Богу с предложением «Боже! Если ты есть, испепели меня молнией в течение 5 минут!» (Он, вероятно вдохновлялся аргументом Блеза Паскаля: Выгоднее верить в бога, потому что, если он есть, вы получаете вечное блаженство, а если его нет, то вы при этом ничего не теряете. С другой стороны, если вы не верите в бога, а оказывается, что он существует, вы прокляты навечно; если же вы правы и его нет, то для вас ничего не меняется.)

Бернард Шоу не дотянул всего несколько лет до своего столетнего юбилея. Говорят, недавно кто-то повторил этот опыт, находясь на мостике собственной яхты в открытом море в грозу. Свидетели отделались сильным испугом… Число верующих существенным образом не изменилось: среди ученых по разным оценкам оно остается относительно постоянным (до 40%) на протяжении ХХ века.

Спустя почти 100 лет после Канта «бульдог Дарвина» Томас Хаксли (Гексли) ввел в обиход понятие агностицизм – наука не в состоянии решить вопрос о существовании Бога, это не ее компетенция.

А споры продолжаются, попытки найти доказательства, опираясь на современные научные теории и высокие технологии, продолжаются. Иногда (рождение Евы из ребра Адама и непорочное зачатие Девой Марией Иисуса Христа – как результат клонирования и генетической инженерии) они попахивают богохульством.

Тем интереснее резкое оживление этих дебатов в эпоху генетической инженерии и информационных технологий. Большинство из аргументов pro и contra объективного бытия Бога, выдвигаемых ныне,  так или иначе, связано с новыми понятиями и представлениями постнеклассической науки, прежде всего, с категориями информация и виртуальная реальность. При этом грань между религиозным догматом и научной гипотезой зачастую расплывается. Ник Бостром (шведский учёный и философ, возглавляющий институт «Будущее человечества» в Оксфорде) выдвинул в качестве нуждающейся в проверке гипотезу, что мы живём в компьютерной симуляции. Мы, возможно, – Утверждает Бостром – элементы компьютерной программы, воспринимающие эту программу как своеобразную виртуальную реальность. Основанием для такого вывода служат математические и логические выкладки. Согласно им вероятность достижения цивилизацией «постчеловеческой» стадии эволюции, когда она обретает технологическую возможность для этого, приближается к единице. При всем своем «безумии» концепция Бострома перекликается с очень старыми концепциями Декарта, Платона. Насколько мне известно, автор этой гипотезы, являясь вполне серьезным ученым, более интересуется вопросом, чем является это предположение – философским допущением или научной гипотезой, доступной экспериментальной проверке (весьма, впрочем, проблематичной). Интересно, однако, что концепция Бострома эквивалентна, в конечном счете, рассматриваемой нами проблеме.  Создатель такой программы и Бог, в сущности,  – тождественные понятия. «Бог-программист»  Бострома наделен всеми качествами всемогущего и всезнающего Творца, ибо, будучи в состоянии вносить произвольные изменения в Программу он тем самым оказывается вне  пространства и времени «жителей» этой программы. Поэтому неудивительно, что к тождественному заключению пришел польский теолог и физик Михал Хеллер, который именно из постижимости законов природы, возможности их дедуктивного вывода из нескольких исходных постулатов делает вывод о том что этот мир есть некоей алгоритмизированной программой. В этой программе “подобно гениальной симфонии, элементы случайности и необходимости сплетаются друг с другом и вместе образуют целостную структуру [реальности]”).

В 2006 г. дебаты приближаются к новому пику. Два наиболее известных и авторитетных биолога современности прославившийся еще 30 лет назад своей ставшей культовой книгой «Эгоистичный ген» британский эволюционист, идеолог социобиологии Ричард Докинз и последний научный руководитель проекта «Геном человека» Френсис Коллинз свои новые исследования, названия которых говорят сами за себя: «Бог как иллюзия» (Ричард Докинз) и «Доказательство Бога» (Френсис Коллинз). Книгам суждена судьба бестселлеров. Их переводят на основные языки стран мира, спустя два года появляется и русский перевод (украинского издания на момент подготовки этой статьи, насколько известно пока нет). Авторы не оставляют равнодушными читателей, Докинз оказывается победителем в номинации «Автор года» по версии «Readers Digest». Как и 150 лет назад, во времена Чарльза Дарвина и Альфреда Уоллеса социальный резонанс «зашкаливает». В особенности это касается Ричарда Докинза. Его (удивительное совпадение –  подобно Дарвину) обвиняют в самоубийстве нью-йоркского верующего студента-биолога. В российском научном журнале появляются философские рассуждения кандидата философских наук, что эволюционная теория – происки дьявола. Затем эта статья объявляется фальшивкой – результатом работы особой компьютерной программы («бредогенератора»), результаты которой были подсунуты редакции журнала. И в конце последнее сообщение оказывается первоапрельской шуткой, а компьютерная программа – фикцией. В США и России в суд поступают иски с требованием изменить школьную программу, как и во времена «обезьяньего процесса» 1926 г. По этому вопросу считают необходимым высказаться ведущие политики, включая тогдашнего Президента США.

Все это происходит на фоне действительно успехов современной биологии и геномики, пересмотра казавшихся устоявшимися постулатов эволюционной теории, фантастического прогресса High Hume технологий, становящихся все более очевидными перспектив постчеловеческого будущего Разумной жизни. Создается впечатление, что именно научно-технологический прогресс, особенно в области биотехнологии и послужило стимулом обострения социальных конфликтов, связанных с вопросами религиозной веры.

Однако, как не странно, есть нечто общее в «идеологии» непримимиримых противников и стронников бытия Бога. Все они явно или косвенно, полагают, что этот вопрос относится к компетенции науки.  И в то же время, если обратиться к конкретным аргументам сторон, выяснится, что они, как и два столетия тому назад восходят к тому, что потрясло немецкого философа, чьи слова мы вынесли в эпиграф – поразительная гармония законов Вселенной, делающих возможным и неизбежным возникновение разумной жизни, и непреложность нравственных основ человеческого существования.

«Звездное небо над головой» (антропный принцип и нередуцируемая сложность)

Отношения между наукой и религией всегда были сложными. По мере «врастания» науки и технологии в жизнь общества, иными словами по мере сциентизации и технологизации менталитета и культуры современной цивилизации произошел переход религиозных учений от попыток отрицания научных теорий и фактов к опоре на данные науки. В результате заметно изменился сама методология попыток решения проблемы Бога. Если до эпохи Просвещения доминирует априорная аргументация, исходящая из «самоочевидных», не требующих обоснования опытом истин, то с XIX века все большее значение приобретают соображения, основанные на результатах экспериментов и наблюдений. В теоретическую теологию и эзотерику вторгается индукция. Факт достаточно интересный, ибо, как известно, по определению Бог есть воплощение Абсолюта, в том числе, – абсолютной истины. Экспериментальное естествознание (и это тоже известно) подразумевает индуктивное обобщение и дает только вероятностное знание.

Описанная выше гипотетическая схема окончательного доказательства или опровержения бытия Божьего Бернарда Шоу потому и впечатление язвительной насмешки над любыми попытками ссылок на науку в спорах верующих и атеистов.  

Между тем, и в более мягкой форме прямые «экспериментальные доказательства» по крайней мере, столь же комичны. Отдельный раздел книги Докинза, например, посвящен изложению «великого молельного эксперимента», идея которого впервые была высказана и проверена двоюродным братом Чарльза Дарвина Френсисом Гальтоном. Инициатива его проведения на современном уровне принадлежит английскому физику  Расселу Станнарду и финансировалось Фондом Темплтона. Исследовательскую группу возглавлял кардиолог из Бостона (США) Герберт Бенсон. Предполагалось проверить гипотезу, что молитва о болящих способствует их выздоровлению. Подобные эксперименты, чтобы соответствовать критериям научной верификации, проводятся следующим образом: пациенты в абсолютно случайном порядке были разбиты на экспериментальную (субъекты молитвы) и контрольную (отсутствие молитвы) группы. Ни пациенты, ни их доктора и медсестры, ни проводящие эксперимент сотрудники не знали, о каком пациенте воздаются молитвы, а о каком — нет. Возносящим молитвы верующим было нужно знать имена тех, о ком они молились. Но им сообщили только имя и первую букву фамилии пациента. В экспериментах участвовало 1802 пациента, перенесших операцию коронарного шунтирования. Больных разделили на три группы. За больных 1-й группы возносились молитвы, но они об этом не знали. За больных 2-й группы (контрольной) молитвы не возносились, и они также об этом не знали. За больных 3-й группы молились с их ведома. По результатам состояния больных 1-й и 2-й групп определялась эффективность молитвы о помощи. Состояние больных 3-й группы свидетельствовало о возможных психосоматических воздействиях на пациентов знания о том, что за них молятся. Моление проводилось паствой трёх церквей: в Миннесоте, Массачусетсе и Миссури; все три церкви — на значительном расстоянии от трёх больниц. К чести верующих экспериментаторов опубликованные результаты доказывают их явную незаангажированность. Вопреки изначальному мнению Бенсона («Количество доказательств эффективности молитв о помощи в медицинской практике всё увеличивается»), статистически достоверного влияния молитв на состояние здоровья обнаружено не было. Некорректность апостериорного (экспериментального) подхода вызывает возражения со стороны многих теологов и ученых (в том числе, верующих). Впрочем, то же самое можно сказать и о многих аргументах так называемого «воинствующего атеизма» советского периода.

В математике известна так называемая формула Байеса, позволяющая оценить вероятность достоверности нескольких альтернативных гипотез, выдвинутых для объяснения уже известных фактов, исходя из оценки вероятности этих фактов в соответствии с конкретной гипотезой. Однако применить ее к гипотезе «разумного замысла» сталкивается с необходимостью произвольного выбора явлений, которые могут быть следствием «разумного замысла) и субъективной оценки потенциальной возможности их возникновения естественным путем. Поэтому и результаты расчетов слишком зависят от априорныхи идеологических установок исследователей.

Однако существует и другой, так называемый апостериорный подход в системе аргументов позитивного решения проблемы Бога. Его приверженцы полагают, что постулат о существовании Бога позволяет вывести дедуктивным путем, необъясняемые иным способом фундаментальные научные принципы.

Среди пяти доказательств бытия Бога, систематизированных  Фомой Аквинским, был и телеологический аргумент, или гипотеза божественного замысла. Существующие в мире объекты,  и особенно живые организмы, производят впечатление созданных с определённой целью. Ничто нам известное не выглядит намеренно сотворенным, если оно не сотворено. Следовательно, существует творец, и имя ему — Бог. В отличии от остальных аргументов великого философа Средневековья, гипотеза божественного замысла не утратила своего эвристического философского значения и сейчас. Ныне она ассоциируется с двумя актуальными глобально эволюционными проблемами современной науки – нередуцируемой сложностью биологических структур и антропным принципом космологии.

Очевидно, одним из первых, если не первым, кто выдвинул опору на научные факты как фундамент положительного ответа на вопрос о существовании Бога, был англиканский священник Уильям Пейли, чья программная книга «Естественная теология» произвела сильное впечатление на Чарльза Дарвина в молодости. Теологический аргумент в интерпретации Пейли, построен как умозаключение по аналогии, и вошел в историю под метафорическим названием «Часы в траве»: «бродя по пустоши, я задел ногой камень, и меня спрашивают, как он здесь оказался. Возможно, я ответил бы, что, насколько мне известно, этот камень всегда здесь лежал, и, думаю, было бы весьма затруднительно доказать абсурдность такого ответа. Но предположим, я нашел на земле часы, и меня спрашивают, каким образом они оказались в этом месте. Вряд ли мне пришел бы в голову ответ, аналогичный предыдущему: мол, насколько мне известно, часы, наверное, лежали здесь всегда... у часов должен быть создатель — некий мастер или мастера, когда-то и где-то изготовившие их с целью, которой они, как мы видим, соответствуют, причем эти мастера понимали, как устроены часы, и предназначали их для определенного использования... Все те признаки замысла, все те проявления плана, что мы находим в часах, есть и в творениях природы, с тем лишь отличием, что природа неизмеримо величественнее и могущественнее».

Спустя более ста лет эта метафора-аналогия неожиданно стала основой методологии поисков внеземных цивилизаций. Обнаружение «космического чуда» – объекта или процесса, существование которого нельзя объяснить иначе, как следствие целенаправленной деятельности рассматривается в качестве основного критерия существования разумной жизни. Это не случайно. Пейли в неявном виде поставил вопрос о существовании некоего общего, постижимого для любого разумного существа критерия наличия разума как космического феномена. И в качестве такого критерия предложил креативно-преобразовательную деятельность по отношению к Миру. Теория разумного замысла имеет два спорных момента, по крайней мере.

Прежде всего, этот критерий не является единственно возможным. Кант говорил, что даже мыслящие дьяволы должны соблюдать некие правила морали. Были предшественники и у него. Итак, второй кандидат на роль диагностического средства – наличие этической  системы ценностей. К этому вопросу мы вернемся в следующем разделе.

Во-вторых, возникает проблема разграничения естественных и искусственно созданных объектов. Сам Пейли,  очевидно считал,  что признаком искусственного происхождения является конструктивная сложность целостных систем, все части которых скоординированы друг с другом. Теория естественного отбора Дарвина-Уоллеса продемонстрировала, что живой организм, как наиболее яркий пример сложной системы, может возникнуть и спонтанно, без участия разумной силы в общепринятом понимании этого термина.

Итак, конструктивная сложность не является достаточным критерием разумного замысла. В 1990е гг. теория разумного замысла получила вторую жизнь, когда новые ее адепты обратились к данным молекулярной и клеточной биологии, введя понятие нередуцируемой сложности молекулярных ансамблей живой клетки. Под этим термином понимается сложная организация сложных молекулярных ансамблей, которые имеют функциональное значение только как целое, причем их возникновение не может быть объяснено интеграцией отдельных элементов, каждый из которых имеет самостоятельное приспособительное значение. Один из наиболее ярких представителей этой теории Майкл Бихи заявляет: «Человеку, который не чувствует необходимости ограничивать свое исследование причинами, не связанными с разумным началом, кажется очевидным вывод о том, что многие биохимические системы представляют собой результат воплощения некоего замысла. Они не порождены ни законами природы, пи случайностью и необходимостью. Они были спланированы. Тот, Кто задумывал эти системы, знал, какими они будут в законченном виде, а затем предпринял шаги для их воплощения. Жизнь на Земле на самом ее фундаментальном уровне, ее самые важные составляющие — это продукт разумной деятельности».

Он приводит в качестве примера явной нередуцируемой сложности строение бактериального жгутика. Это  – сложный молекулярный агрегат, отдельные элементы которого не имеют самостоятельной роли, и эволюционного происхождения которого на момент написания книги Бихи «Черный ящик Дарвина» не существовало. На мой взгляд, еще более поразительный и фундаментальный пример – система биосинтеза белка. Нуклеиновые кислоты исполняют роль самокопируемых носителей информации о структуре белковых молекул, которые, в свою очередь, катализируют собственный синтез и воспроизведение молекул РНК и ДНК. Нуклеиновые кислоты не способны катализировать биохимические реакции, белок не может быть синтезирован без информации о последовательности аминокислотных остатков в своей молекуле. Как  возник молекулярный гиперцикл (М.Эйген) со столь жестким распределением функций не было понятно до конца ХХ века, когда появились первые данные о возможном совмещение информационной и каталитической функции молекулами РНК. В этом и состоит наиболее важный логический недостаток гипотезы разумного замысла и космического чуда.

Логическую форму гипотезы нередуцируемой сложности принято называть дизъюнктивно-категорическим силлогизмом:

• Все существующие объекты возникли естественным (эволюционным) путем  или в результате осуществления разумного замысла.
• Явление Х не может быть объяснено известными в настоящее время причинами.
• Следовательно, явление Х – результат разумного (Божественного) замысла.

 Иными словами, эта гипотеза строится на умозаключении, где утвердительный вывод о существовании разумного замысла делается на основе отрицательной посылки об отсутствии объяснения нередуцируемой сложности известными в настоящее время факторами. Однако понятие «неизвестно» не тождественно понятию «не существует». Теория нередуцируемой сложности и разумного замысла вообще содержат элементарную логическую ошибку, известную со времен Аристотеля. Преодолеть это затруднение возможно, введя параметр вероятность. Например, возникновение на поверхности планеты точного объемного изображения человека естественным путем настолько маловероятно, что его можно принять равным нулю. Но это соображение применимо к доказательству существования цивилизации, но не к понятию Бог – первопричине всего существующего.  Оба оппонента (Докинз и Коллинз) согласно обвиняют сторонников «разумного замысла» в спекуляциях на существующих в научных знаниях пробелах, которые, не исключено, будут заполнены впоследствии. Однако выводы они делают из этого разные. Атеист Докинз ограничивается констатацией логической несостоятельности доказательств бытия Бога, основанных на эмпирическом опыте. Верующий Коллинз констатирует (и вполне справедливо) ложность самой исходной антиномии «эволюция или Божественный замысел». С его точки зрения эволюция –  это всего лишь «технология», посредством которой Бог создал Вселенную. Аргумент, между прочим, не новый, А.К.Толстой откликнулся на запрет цензурой публиковать «Происхождение видов» Чарльза Дарвина стихами, где изложил его в поэтической форме, вынесенный в эпиграф этого раздела. По недавнему сообщению русской редакции американского журнала «Newsweek» эта точка зрения официально разделяется ныне главой католической церкви. Аналогичных  взглядов придерживаются и многие православные теологи

Основным методологическим постулатом современного естествознания есть, в частности так называемый принцип Коперника: законы природы универсальны и повсеместно действуют одинаково, а значит, чисто статистически, имеется ненулевая вероятность, что, помимо Солнца и Земли, во Вселенной существуют другие системы с идентичными условиями, где биологическая жизнь не могла не зародиться. К последнему выводу впервые пришел Джордано Бруно, творчески обобщивший идеи гелиоцентрической системы Коперника и пантеистическую философскую систему Николая Кузанского. На рубеже XVI–XVII веков его произведения были осуждены святой инквизицией как еретические. (Одним из оснований послужило расхождение со Святым Писанием: сотворение человека Богом и искупление Христом грехов человеческих на кресте в таком случае должны быть не единичными актами, а множественными событиями). Ныне тот же принцип трактуется как основа аргументов в пользу Божественного замысла.

Уже в ХХ веке американские астрофизики Роберт Дик и Брэндон Картер и советский астроном Григорий Идлис дали принципу Коперника расширенное толкование, в результате которого он получил новое наименование – антропный принцип, а его смысл радикально изменился. Все три астронома заметили,  возможность появления человека во Вселенной обусловлена рядом характеризующих ее фундаментальных констант и параметров (c (скорость света), e (заряд электрона), h (постоянная Планка), H (постоянная Хаббла), g (гравитационная постоянная), заряд электрона и проч., и проч., и проч., вплоть до среднегодовой температуры на Земле, особенностей нервной системы приматов и т.п.). Отклонение каждой постоянной даже на 0,01 своей величины сделало бы появление разума и его носителя – человека невозможным, по крайней мере, в его нынешней форме. Иными словами, Вселенная устроена именно так, как это необходимо для возникновения человека.

 Антропный принцип формулируется ныне в различных формулировках, число которых достигает нескольких десятков, причем их содержание в результате оказывается не тождественным друг другу. Все же  большинство из них можно свести к двум – сильному и слабому антропному принципу.

• Слабый антропный принцип наиболее точно высказал Стивен Хокинг: «Во Вселенной, которая велика или бесконечна, условия для развития разумной жизни возникнут только в определённых районах, ограниченных во времени и пространстве. Поэтому разумные существа в этих районах не должны удивляться, что в их части вселенной условия как раз те, которые необходимы для их существования». Иными словами, устройство Вселенной допускает зарождение в ней биологической жизни и появление существа, наделенного разумом, – человека. Вопрос о первопричине, по котором Вселенная обладает такими свойствами и эволюция происходил именно так, как они есть, снимается.

• Иначе обстоит дело с так называемым сильным антропным принципом: Вселенная должна иметь свойства, позволяющие развиться разумной жизни; не только универсальные константы предопределены, но и развитие сознающего себя разума во Вселенной неизбежно.
• Существует и третья, выдвинутая Дж. Уиллером формулировка, подразумевающая, что само присутствие сознающего субъекта предопределяет свойства Вселенной: Наблюдатели необходимы для привнесения Вселенной в бытие.

Две последних варианта антропного принципа служат основой для так называемого теистического эволюционизма, разделяемого Френсисом Коллинзом, который представляется наиболее адекватной версией религиозного мировоззрения в современную эпоху:

1. Вселенная возникла из небытия около 14 млрд. лет назад;
2. Несмотря на исключительно малую вероятность такого их соотношения, наблюдаемые фундаментальные константы и другие параметры Вселенной точно соответствуют таким значениям, которые обеспечивают возникновение жизни и появление человека.
3. Конкретный механизм возникновения жизни остается неизвестным
4. Раз начавшись, эволюция не нуждалась сверхъестественном вмешательстве; развитие разнообразных живых организмов осуществлялось путем эволюции и естественного отбора в течение длительных периодов времени.
5. Человек – естественный результат  эволюции, они произошли от того же предка, что и человекообразные обезьяны.
6. Человек обладает также уникальными атрибутами, которые не могут быть объяснены в рамках теории биологической эволюции и указывают на нашу духовную сущность Нравственный закон (знание добра и зла) присутствовавшие во всех культурах человечества.
7. Бог установил управляющие законы природы. Чтобы населить эту Вселенную, которая в противном случае осталась бы безжизненной, Он использовал механизм эволюции, благодаря которой образовались всевозможные виды микроорганизмов, растений и животных. И — самое замечательное — Бог намеренно выбрал тот же механизм и чтобы вызвать к жизни особые существа, обладающие разумом, знанием добра и зла, свободной волей и желанием взаимодействовать с Ним. Причем Он заранее знал, что эти существа в конечном итоге пожелают нарушать Нравственный закон.

Последний пункт  не вытекает логически из предыдущих, он лишь им не противоречит. Как пишет Коллинз, – «Теистический эволюционизм не претендует, конечно, на доказательство реальности Бога: невозможно полноценно доказать с помощью логических доводов, что Бог есть, — в это необходимо уверовать. Но для огромного числа верующих ученых этот синтез стал способом соединить научное и религиозное мировоззрение, обеспечив их взаимно обогащающее сосуществование».

Теистический эволюционизм доказывает, что постулат об объективном бытии Бога – Творца Вселенной не противоречит, наиболее фундаментальным принципам современного естествознания, но и не может быть опровергнут ими (вопреки мнению Ричарда Докинза). Исходная посылка концепции Пейли-Бихи – можно провести окончательную и бесспорную  границу между продуктами разумного замысла (технологии) и естественного процесса – оказалась ложной. Технология подразумевает целенаправленное использование тех же самых законов природы, которые определяют ход естественных процессов. Разница между Богом и неизвестным Программистом из гипотезы Бострома единственная. Теоретически последнего можно, в отличие от сверхъестественного всеблагого Творца, принудить обнаружить свое существование, признав дальнейшее продолжение эксперимента нецелесообразным. Вопрос о доказательстве бытия Бога зависит только от его собственной воли и отодвигается в столь далекую историческую перспективу, что в ней теряется само существование и самоидентичность человечества.

«Нравственный закон внутри нас» (происхождение этики)

Обратим внимание на пункт 6й концепции теистического эволюционизма. Он является здесь ключевым и, как легко заметить, принципиальным образом меняет критерий наличия божественного замысла. Акцент переносится на несводимость законов этики и законов эволюции. Такая точка зрения не является общепринятой.

Попытаемся «сконструировать» возможный механизм взаимодействия биологических адаптаций и культурных инноваций, результатом которого может стать превращение последних в адаптации социокультурные или, по крайней мере, распространение и поддержание их стабильного пула в популяции. Первое предположение заключается в том, что процесс пролиферации новых когнитивных конструктов (мемов, культургенов) в культуру инициируется ассоциацией с предсуществующими у индивидуумов – их  носителей нейрофизиологическими структурами, обеспечивающими имеющими адаптивное значение поведенческие стереотипы.

В свое время, благодаря исследованиям будущего лауреата Нобелевской Премии Конрада Лоренца было открыто явление импритинга – запечатление в мозгу ассоциации чувственного образа и генетически запрограммированной поведенческой реакции. Работы Лоренца были широко известны. Фундаментальные пионерские разработки В.П.Эфроимсона 1930-1960х годов в области социобиологии и эволюционной психологии получили столь же широкую популярность только в конце ХХ века. По его мнению, наряду с импритингом должен существовать и так называемый импрессинг – запечатление эмоциональных переживаний и спонтанно возникающих эмоционально окрашенных образов и идей в критические периоды формирования его личности и характера, стимулирующие впоследствии поведенческие реакции, особенности мировоззрения и мировосприятия.

С другой стороны, специалистами в области социальной психологии  установлено, что переработка поступающей информации и принятие решения осуществляется в головном мозгу двумя альтернативными способами. Первый чаще используется, когда индивид обладает достаточным временем, а ее (информации) содержание имеет отношение к его жизненным интересам и потребностям, т.е. мотивация для сознательного мыслительного процесса оценки достоверности и обоснованности информационного сообщения достаточно весома. Тогда принятие решения и реализация соответствующих поведенческих актов есть результат серьезного мыслительного процесса, основу которого составляет вербально-логический анализ.  В альтернативном случае (содержание информационного сообщения представляется реципиенту не столь существенным, чтобы тратить на него время и силы, или же ситуация требует экстренной реакции) срабатывает второй механизм:  решение принимается на основе эмоциональной ассоциации с предсуществующими мыслительными стереотипами. Выявление таких стереотипов и определение их структуры, позволяет относительно эффективно формировать поведенческие модусы, предлагая реципиенту информационные сообщения, содержащие аналогичные или тождественные соответствующим стереотипам элементы. Такие элементы далеко не всегда имеют логическую связь не только с данным мыслительным стереотипом, но и с содержанием сообщения. Как пишет Ричард Докинз, – «Таким образом, мы просто-напросто запрограммированы приписывать намерения объектам, от чьего поведения зависит наше существование».

Эта закономерность достаточно эффективно используется в различных технологических схемах управления сознанием, например – нейролингвистическом программировании  и т.п. Эта теория впоследствии получила прямое подтверждение благодаря исследованиям нейробиологов 1990х годов –  открытием особых структур в коре головного приматов – так называемые «зеркальные нейроны». Как писалось в предыдущей статье этого  цикла, похоже, именно они осуществляют анализ поступающей информации по второму, основанному на эмоционально-целостной оценке ситуации психологическому механизму.

Следующий постулат касается взаимоотношений между описанными механизмами оценки получаемой индивидуумом информации и поведенческими стереотипами. Современный американский философ и психолог Дэниел Деннет предполагает наличие в человеческой психике нескольких когнитивно-познавательных стратегий-моделей, позволяющих нам прогнозировать жизненно важные изменение реальности.

• Первая из них – целевая, или интенциональная. Ее несущим стержневым элементом является «интерпретация поведения объекта (человека, животного, артефакта, чего угодно), когда его воспринимают так, как если бы он был рациональным агентом, который при «выборе» «действия» руководствуется своими «верованиями» и «желаниями»».
• Вторую стратегию Деннет назвал конструктивной. В равной мере она может считаться функциональной, поскольку полагает, что объект реальности, с которым взаимодействует человек, есть составная часть системы, предназначенная для выполнения определенной задачи в рамках общего замысла.
• Наконец, третья стратегия (физическая по терминологии Деннета) автор отождествляет с методологией естественнонаучного исследования реальности. Реальность рассматривается как механизм, т.е. система, поведение и свойства которой однозначно определяется свойствами составляющих ее элементов и структурой отношений между ними.

Достаточно предположить, что  перед нами не только классификация когнитивных познавательных моделей, но и отдельные фазы эволюции доминирующей формы психического отражения реальности, как параллелизм с эволюцией мировоззрения в направлении мифология→религия→наука (в позитивистском варианте магия→метафизика→наука) станет очевидным. На наш взгляд, естественно будет предположить и «гибридизацию» (частичное перекрывание с образованием нового модельного комплекса) трех базисных стратегий:

• Магическая стратегия возникает из установке о существовании потусторонних персонифицированных сил, управляющих явлениями и процессами материального мира, которые (силы) можно контролировать посредством системы организованных воздействий. Формируется вследствие комбинирования интенциональной и физической стратегий. Магические объяснительные модели постоянно подпитываются научно-технологическими инновациями, откуда черпают идеи и терминологию (с очевидными искажениями смысла). Поэтому с течением времени магия как область культуры становится во все меньшей степени самодостаточной. В массовом сознании, а по мере усложнения теоретических концепций науки  – и на мировоззренческом уровне наука (совместно с технологией) и магия все более сливаются. На это обстоятельство чем далее, е чаще обращали внимание философы, близкие к экзистенциалистскому направлению, прежде всего Карл Ясперс и Николай Бердяев. В унисон этому, – подчеркивает историк культуры Э. Гарэн, – в социальном плане наука вырастает из магии, поскольку магия «является практической деятельностью, преобразующей Природу, включаясь в игру ее законов». Однако понятийно-понятийный аппарат современной науки, ее теоретические положения все менее все дальше уходят от непосредственного чувственного опыта, геном и психика человека все в большей степени становятся предметом исследования и преобразования. Отсюда – граница между «истинной» наукой и «ложной» магией вновь становится столь же призрачной, как в эпоху Ренессанса;
• Теистическая (религиозная) стратегия – результат объединения интенциональной и конструктивной моделей – рассматривает мир как реализацию единого конструктивного замысла. Обе исходных модели восходят к одному исходному – эмоционально-образному когнитивному стереотипу. Поэтому в отличие от магии религия, однако, в меньшей степени нуждается в «физическом» оправдании, занимаемая ею в ментальности и культуре человека «экологическая ниша» остается достаточно жестко отграниченной по отношению к науке;

• Эволюционная стратегия происходит из синтеза конструктивной и физической стратегий при ведущей роли последней. Тем самым конструктивная стратегия втягивается в сферу физической и становится ее разновидностью. В результате содержание категория информация объективизируется, и она становится базисной характеристикой материального мира.

Теперь соединим обе линии представленных здесь аргументов и фактов. По всей видимости, ассоциация между генерируемыми человеческим сознанием новыми идеями-концептами и генетически предпределенными стереотипами оказывается стабильной, если новая идея в некоторых (но не всех) своих признаках тождественна с ключевыми элементами некоего адаптивного шаблона. В этом случае такая идея–культурген укореняется человеческом сознании и может существовать в течение многих поколений. За пределами константной, поддерживающей такую ассоциацию части нового элемента духовной культуры он может быть достаточно вариабельным, изменчивым. Таким образом, вариативная часть элементов культуры обеспечивают ее автономность от биологического субстрата, определяя общее направление эволюции культуры. Сами эти изменения могут быть и не связаны с выживаемостью их носителей. Но если такая связь возникает, происходит превращение культурной инновации в социокультурную адаптацию, способствуя стабильности и распространению соответствующей культуры.

В таком случае, на какой генетико-поведенческий  стереотип может опираться концепт Бога – один из наиболее мощных детерминантов всех существующих социокультурных  типов? Учитывая социальную организацию приматов, характеризующуюся относительно четкой иерархической структурой, одним из наиболее вероятных претендентов – стереотип возглавляющей сообщество приматов альфа-особи. В конечном итоге выживание социальной группы обеспечивается в значительной мере способностью альфа-особи контролировать координированное поведение членов группы и подчиняемость членов по отношению к вожаку. С другой стороны при контактах разных социальных групп намерения каждой группы, очевидно, наиболее четко проявляются и прогнозируются по поведению особи, находящейся на верху групповой иерархии.

Стереотип подчинения – не единственный стереотип, совпадающий с религиозностью.  Психоаналитик Мортимер Остоу в своей недавней книге «Дух, интеллект и мозг: психоаналитическое исследование духовности и религии» (2006) отмечает, что «чистый духовный опыт любого вида воспроизводит эмоциональный компонент раннего контакта между матерью и младенцем». Р.Докинз и Д.Деннет обращают внимание на явную по их мнению аналогию между верой в потусторонних Богов и сексуальным влечением («влюбленностью»). «Одним из многочисленных проявлений религиозной веры является сильнейшая любовь, направленная на сверхъестественное существо, то есть бога, а также преклонение перед связанными с этим существом объектами. Человеческая жизнь во многом определяется эгоистичным поведением генов и механизмом подкрепления. Религия широко использует механизм положительного подкрепления: состояние тепла и комфорта, порождаемое чувством защищённости и любви в опасном мире, потеря страха смерти, надежда на помощь свыше в ответ на молитву и т. П. Подобным же образом романтическая любовь к другому человеку (обычно противоположного пола) вызывает сосредоточение чувств на этом индивидууме и служит источником подкрепления», – Ричард Докинз цитирует нейропсихолога Дж. Смайтиса, отмечая, что состояния наркотического опьянения («кайфа»), религиозного и сексуального экстаза имеют к тому же сходную нейрогуморальную и нейрофизиологическую основу.

Естественно, эти аналогии остаются ныне, прежде всего, философскими спекуляциями, хотя и допускающими косвенную эмпирическую верификацию отдельных своих выводов. Несколько лет назад Дин Хэймер, опубликовал результаты психологического тестирования близнецов. В ходе этих экспериментов определялась их способность  принимать то, что не может быть подтверждено непосредственно эмпирически. Как полагал Хэймер, ему удалось доказать, что подобная  личностная психологическая установка генетически предопределена и сопряжена с присутствием в геноме гена VMAT2. Правомочность сделанного вывода о генетической детерминации религиозной веры (Хэймер назвал свою книгу «Ген Бога») и статистическая достоверность данных, на которых он основан, вызвали вполне понятные сомнения. Имеются, однако, доказательства активации в состоянии «божественного откровения» так называемой лимбической системы головного мозга, связанных в то же время с развитием эпилепсии. Паралельно активность теменной зоны коры головного мозга падает. Предполагается, что теменая область в левом полушарии мозга отвечает за осознание человеком собственной индивидуальности и за представление об образе собственного тела, а в правом – за ощущение времени и пространства, в котором пребывает тело. Во время медитации или молитвы испытуемые постепенно блокировали каналы связи между этими двумя областями теменной доли мозга, подавляя тем самым представление об образе собственного тела и усиливая ощущение единства с окружающим миром.

По данным так называемой фотонно-эмисионной томографии, чувство божественного озарения в ходе молитвы или медитации сопровождается специфической активностью коры больших полушарий головного мозга и низкой активностью центров, ответственных за ориентацию в пространстве и времени. Эти отделы расположены в теменной части правого и левого полушарий коры головного мозга. Травма правого полушария в этой области с большей легкостью входили в состояние религиозного экстаза («божественного откровения»). Достаточно давно американский нейробиолог Джулиана Джейнса, связал функциональную асимметрию коры головного мозга на левое («логическое») и правое («эмоционально-образное») полушария с эволюционным происхождением веры в Бога. Оба полушария связаны между собой посредством так называемого «мозолистого тела». Согласно Джейнсу в процессе обмена информации между полушариями в процессе эволюции психики первоначально возникали ощущения то, что ныне мы называем слуховыми и зрительными галлюцинациями – люди слышали голоса, видели призраков и т.п. Долгое время (практически до начала Нового Времени) это явление было очень распространено (Сократ, Цезарь, Жанна Д`Арк и проч., и проч., и проч.), считалось вполне реальным и было в действительности психофизиологической нормой, сопровождавшей восприятие и анализ информации. Только позднее, не в последнюю очередь, благодаря изменению социокультурного контекста психика человека обрела способность воспринимать этот поток нервных импульсов как нечто внутреннее, относящиеся к самому сознанию, а не внешнее – вмешательство потусторонних сил. Однако и поныне духовная культура человека принципиально диалогична, понятия и категории, посредством которых мы описываем мир – представляют собой бинарные оппозиции с противоположным содержанием и смыслом (пространство–время, материя–сознание, Я–другой, верх–низ и т.д.).

Один из американских нейрофизиологов – Эндрю Ньюберг делает из своих томографических исследований далеко идущие выводы, предлагая выделить особую научную дисциплину – нейротеологию:

• В юности диагностируется некий критический период, когда религиозность лучше всего передается от старшего поколения к младшему.
• Разнообразные религиозные практики, такие как медитация и молитва ослабляют состояние психофизиологического стресса и тревожности и, возможно, замедляет процесс старения.
• Замещение в сознании образа карающего Бога его любящей ипостасью способствует облегчению состояния психической  депрессии, усиливает эмоции безопасности, сострадания, и любви.
• религиозность  – имеет удивительно высокий коеффициент наследования (выяснено в результате изучения монозиготных и дизиготных близнецов).
• Уровень религиозности сопряжен с присутствием в геноме генов, отвечающих за активность специфических ферментов в лимбической системе префронтальной зоны коры головного мозга.
• Религиозные переживания связаны с центрами мозга, активируюмыми специфическими нейротрансмиттерами, передающими нервные импульсы лимбической системы.
• Именно эти центры, как показывает нкейротомография, проявляют наибольшую активность  во время медитации и молитвы.
• Наконец, религиозный опыт изменяется при таких психических и неврологических нарушениях (шизофрения, болезнь Паркинсона, и временная эпилепсия), которые также затрагивают те же самые центры лимбической системы мозга.

Итак, несколько линий исследований сошлись в один узел – вывод, что религиозность связана со специфическим и скоординированным набором биологических процессов и специфических нервных центров. Одним из прикладных аспектов нейротеологии стала разработка технологий «биофидбека» («биологическая обратная связь», «интерфейс обратной связи»): контроль  физиологической активности соответствующих отделов головного мозга посредством электронной аппаратуры позволяет искусственно приводить самого себя в желаемое физиологическое и эмоциональное состояние, в том чсисле, вызывать ощущения экстаза, божественного откровения и проч. Естественно, с точки зрения «классической» теологии это только имитация, не исключено,  – дьвольская, – истинного контакта с Богом, божественного откровения, трансцентального познания Истины.

Пока примем мысль об ассоциации поведенческих стереотипов и культурных концептов, в частности, идее Божественного начала реальности в качестве рабочей гипотезы. Тогда встает следующий вопрос: является ли религия действительно социокультурной адаптаций или же всего лишь побочным результатом генно-культурной коэволюции, утвердившимся в силу случайного соответствия идеи Бога мощному поведенческому стереотипу наших предков? Последняя возможность кажется наиболее вероятной Ричарду Докинзу. По его мнению, религия представляет собой результат расхождения процессов генерации и

репликации информации, определяющих развитие эволюционирующих систем. В биологической эволюции сходный механизм возникновения имеет так называемая «молчащая ДНК», не затрагивающая адаптивно важных признаков и «не замечаемая» поэтому естественным отбором. Тогда религия утвердилась в культуре всего лишь в силу свойственной человеку в детстве врожденной способности к некритическому восприятию получаемой от старших информации  и послушанию – необходимой, в частности, для обучения (самовоспроизводства культурной информации) и поддержания социальной стабильности. В этом случае религиозность оказывается антигуманной, социально деструктивной, инадаптивной. Впрочем, с нашей точки зрения, эти примеры отнюдь не опровергают саму возможность того, что религия может иметь приспособительное значение в истории культуры. Культурная, также как биологическая формы адаптации ситуативны по определению, ибо имеют смысл только по отношению природно-социальному контексту. Более того, указание на побочный происхождения религиозного чувства не исключает возможности приобретения религией черт социокультурного приспособления в дальнейшем. Поэтому, например, американского психолога французского происхождения Паскаля Бойера (Pascal Boyer), нельзя полностью считать единомышленником Р.Докинза, хотя он и разделяет тезис об идее Бога как побочном результате антропогенеза. Он обращает внимание, что особенностью человеческой психики является лучшее запоминание фактов, демонстрирующих  сочетание естественных психологически оправданных поведенческих актов и чудес, то есть нарушений физических законов. (Эту особенность можно, вероятно связать с тем, распространение на окружающий мир модели, объясняющей – точнее мотивационно оправдывающей собственные поступки. «Чудеса», подразумевают вмешательство сверхъестественных,  как правило, наделенных личностными чертами, сил. Сверхъестественное оказывается результатом проекции человеческого сознания на внешний мир, а мифология и религия – первой эпистемологической парадигмой. Основатель позитивизма Огюст Конт, вероятно с этим согласился бы. Разделение наук на естественные и гуманитарные дисциплины, просто очерчивает границы применимости этой методологии). И в то же время способность поддерживать отношения с не с реальным человеком, а с «идеальным образом» безусловно, повышает социальную устойчивость и нормализирует процесс социального наследования – культурную традицию.

Таким образом, перед нами не одна, а две гипотезы об эволюционной природе религии:

Религиозность не дает никаких эволюционных преимуществ, будучи своеобразным паразитом на действительно выгодных их носителю признаках, безразлично, биологической или социокультурной природы;

Религиозность является одним из проявлений более общих адаптаций, имеющих множественное влияние на человеческое поведение, психические процессы и т.п.

Обоим этим гипотезам альтернативой является предположение, что

Религия выполняет в обществе некие достаточно существенные функции, представляя собой некую непосредственную культурную адаптацию и существенно повышая шансы общества на выживание. Если суммировать все предложенные в настоящее время попытки объяснить  конкретное значение религиозности в стратегии выживания человечества их можно свести к трем теориям:

(a) Когнитивные теории, исходящие из постулата, что религия – побочные проявления мыслительных процессов и интеллектуальных способностей.

(b) Теории экологического регулирования, исходящие из постулата, что религия посредством создаваемой ею системы ценностей и символов оптимизирует отношения социальных групп с эколого-социальной средой обитания.

(с) Социальные теории, предполагающие, что религия служит средством регуляции отношений сотрудничества и взаимопомощи в пределах социальной группы.

Заметим, что первой гипотезе явным образом противоречит не раз отмечаемая, в том числе и самим Р. Докинзом, значительный объем материальных и духовных ресурсов, отвлекаемых на отправления религиозного культа. Трудно объяснить, почему в таком случае история не знает атеистическим обществ. С другой стороны экономико-стастические выкладки свидетельствуют о негативной корреляции между показателями уровня и качества жизни и уровнем религиозности экономически развитых стран мира. Впрочем, необходимо учитывать, что религиозность возможнои является надиндивидуальной, групповой адаптацией, т.е. повышает социальную устойчивость в целом, а не выживаемость отдельных его членов. По мнению Грегори Пола – автора этих расчетов, – религиозность – это гибкий, психологический механизм, снижающий уровень стресса и тревожности так называемого традиционного общества с низким уровнем технолого-экономической продуктивности и социополитической стабильности.

В рамках изложенной выше концепции эволюционной стратегии Homo sapiens представляется, что все три описанных выше механизма имели место в истории человечества, причем их относительное значение менялось со временем, как с точки зрения глобальных тенденций процесса антропогенеза, так и в результате локальных пространственно-временных  колебаний ситуативного изменения «эволюционного ландшафта». Значение религии в жизнедеятельности общества не являлась константой. В предыдущей статье мы уже говорили, что на ранних этапах становления человека и человеческой цивилизации религия сыграла выдающуюся роль.

Заключалась она в «трансформации основанного на страхе перед внешними обстоятельствами жизни индивидуума поведенческого модуса во внутренний онтогенетический фактор формирования личности. Возникновение в сознании эмоционального образа, а впоследствии и словесно-логического конструкта всеведущего Бога, оценивающего мотивы и следствия поступков каждого индивида, оказывается вполне рациональным с точки зрения законов и механизмов социокультурной эволюции». Благодаря возникновению религии стало формирование значительно более многочисленных и сложных социальных образований, чем позволяли ранее психофизиологические возможности центральной нервной системы человека. Внешний контроль со стороны облеченных властью индивидуумов сменился внутренним контролем, основанным на личностных установках самого индивидуума, впплотившихся в эмоциональной мысле форме «Бог». Тем самым развитие культуры освобождалось от однозначной биологической предопределенности становилось более гибким, а значит, расширяло приспособительные возможности человеческого общества. Личность вырывалась за пределы пространственно-временных координат своего соматического бытия и становилась сопритчастной ко всему миру.

К этому необходимо добавить очевидную эффективность религии как средства ослабления психофизиологического стресса, особенно, в периоды социального кризиса. Известный афоризм Карла Маркса «Религия – опиум народа» четко диагностирует эту особенность концепта Бога, хотя и вносит элемент односторонней негативной оценки. На самом деле в период кризиса действием религиозного фактора поддержания душевных сил общества пренебрегать не приходится. «С нами Бог!» – это достаточно действенное средство преодоления тенденций эрозии социальных структур.

Только с рождением техногенной цивилизации, точнее, ее индустриальной и постиндустриальной фазы значение религии как фактора обеспечения социокультурной целостности и стабильности стало ослабевать. Однако далеко не везде и не всегда. Трудно представить, что эта функция религии как культурной адаптации исчезнет совершенно. Наоборот, в эпоху перехода современной цивилизации в форму «Общества риска» легко представить себе ситуацию значительного усиления действия этого фактора или, говоря словами Николая Бердяева, «возврата в Новое Средневековье».

Итак, есть все основания считать религию одной и фундаментальных культурных адаптаций. Но этот вывод отнюдь не является аргументом, доказывающим бытие Бога, а «всего лишь» полезность религиозности, причем с точки зрения интересов всей социальной общности, а не отдельного индивида. Дело в том, что для сознательно действующего свободного субъекта существует принципиальная разница между миром должного (этика) и миром сущего (наука). Мир сущего, т.е. Природа описывается посредством объективных законов природы, мир должного – есть результат свободного выбора. Этим социокультурные и технологические адаптации отличаются от адаптаций биологических, поскольку эволюция живых организмов протекает независимо от наличия у них самосознания.  Если результирующая индивидуальных актов морального выбора стабильно отличается от нуля, это означает наличие некоего нравственного закона, подобного закону природы, некоего инварианта личностных представлений о Добре и Зле, пресловутых общечеловеческих ценностей. «Понятие о добре и зле свойственно всем представителям рода человеческого (хотя воплощается очень различно, иногда с чудовищными на наш взгляд последствиями). Таким образом, это явление похоже на закон природы, такой же, как закон всемирного тяготения или постулаты специальной теории относительности», – пишет Френсис Коллинз. В его трактовке существование общечеловеческой системы ценностей может служить основным аргументов существования в Природе божественного начала, если будет доказана невозможность феноменологической редукции, т.е. логического вывода основ общечеловеческой морали из неких эволюционно-биологических предпосылок.  

С ним можно согласиться – акты самопожертвования и бескорыстия не вписываются целиком в логику естественного отбора. Как когда-то писал К.С.Льюис, – «Простой смертный, который утверждал бы то, что говорил Иисус, был бы не великим учителем нравственности, а либо сумасшедшим вроде тех, кто считает себя Наполеоном или чайником, либо самим дьяволом. Другой альтернативы быть не может: либо этот человек — Сын Божий, либо сумасшедший или что-то еще похуже».

Но это не значит, что этика и эволюция не совместимы. Из той модели отношений между генетически и культурно программируемыми адаптациями человека, которую мы нарисовали выше, вытекает, что элементы культуры, возникнув на основе биологических поведенческих стереотипов приматов, оказываются впоследствии решать такие задачи, которые эволюция генома решить не успевает, или не в состоянии. И  при этом культурные инновации (культургены) возникают, поддерживаются и распространяются в человеческом обществе куда быстрее и эффективнее своих биологических аналогов-прародителей. Возможно, Джордано Бруно, упорно не желавший отказаться от безумной идеи «множественности обитаемых миров» и выглядел «не совсем в здравом уме». Но кто, не будучи историком, сейчас не задумываясь, вспомнит имена его обвинителей? А насколько сейчас известно имя Кошона, отправившего на костер Жанну Д`Арк? А что значит «Прекрасная Франция» знает каждый.

Необходимо учесть два обстоятельства: во-первых, константная и вариабельная часть культургена играют разную эволюционную роль, в силу чего величина, структура и содержание вариабельной компоненты может изменяться в очень широких пределах независимо от константной компоненты. Во-вторых, очевидно возможна своеобразная рекомбинация (совмещение) вариабельных компонент отдельных культургенов, которое одновременно стабилизирует и увеличивает пластичность структуры системы ассоциаций культура–геном. Так, христианское вероучение могло произойти вследствие «рекомбинации» концептов Бога, альтруистического поведения («Возлюби ближнего, как самого себя») и ненанесения вреда («Не убий») членам того же социального сообщества. Каждый из биологических этих концептов был совместим с адаптивной стратегией малых социальных групп с общим генофондом. Но в совокупности и одновременно с радикальным расширением потенциальных пределов такого сообщества они образовали новый адаптивный комплекс, на несколько порядков увеличивающий емкость  техно-культурного баланса, открывающий возможность формирования гуманистического мировоззрения и, следовательно, повышающий целостность и выживаемость человечества, как целого.

Заключение. Бог как эволюционная адаптация

В соответствии с принятой нами гипотезой, в процессе становления человека произошло формирование нового способа генерации, хранения и распространения имеющей приспособительное значение информации. Основными элементами нового способа стали воспитание и обучение, развившиеся из способности к подражанию (мимезис) и речь – устная и письменная. К последним ныне добавляются компьютерная техника, информационные технологии. Но изначально на основе этого способа возникло сразу два типа адаптаций –

• культура, т.е. изменения мировоззрения и мировосприятия, обуславливающие изменения поведенческих модусов человека в конкретной социоэкологической среде обитания и
• технология, направленная первоначально на изменение этой среды (а с появлением информационных технологий – и психосоматического субстрата).

И культура, и технология предусматривают в качестве своего фундамента создание в сознании человека идеальной модели объективной реальности. Но в культуре доминируют эмоционально-образные средства такого моделирования, а в технологии – рационалистические (логические). Симптоматично, что и сама методология, и форма, и результаты научного познания принципиально отличаются в естественных (имеющих дело с объективной реальностью) и в гуманитарных (чьим предметом является внутренний мир человека, воплощающийся в результатах его творческой активности) науках. В естествознании результатом научного исследования становится объяснение, т.е. выявление общих, регулярно повторяющихся связей и отношений между явлениями реальности, максимально очищенное от влияния личности исследователя. В гуманитарных науках продукт деятельности ученого – понимание, выявление смысла, мотивов и отношений человека к реальному миру и к собственной личности.

Религиозность, как одна из самых древних социокультурных адаптаций, основана именно на эмоциональном, интуитивно-целостном восприятии действительности. Поэты и живописцы, наряду с философами, внесли гораздо больший вклад в осмысление божественной гармонии мирозданья, чем экспериментаторы и инженеры. Воистину, умом не понять, аршином общим не измерить, в Бога можно только верить.   

Дивергенция двух способов познания и приспособления человека к миру отразилось и на функциональной асимметрии полушарий коры головного мозга на правое и левое полушария, отвечающие за когнитивно-аналитическое (рационалистическое) и интуитивно-образное (эмоциональное) освоение действительности. Адаптивное значение обоих частично перекрывается, но не тождественно. Рационалистическая адаптация по самой природе более динамична и пластична. Она обеспечивает активно-преобразовательный вектор бытия человека и эквивалентна ламаркистской схеме прямого приспособления. Эмоциональная компонента эволюционирует более медленно, в большей мере связана с «субстратной» основой антропогенеза, непосредственно не вытекает из приходящей из внешней среды информации. Удельный вес консервативно-стабилизационных адаптаций здесь заведомо выше. В полном соответствии с изложенной выше идеей можно предположить связь трансформацию памяти об умерших в эмоциональные образы, способные управлять поведением своих сородичей – членов той же социальной группы посредством звучащих в сознании голосов.

Религиозность, религиозная Вера была для немногочисленных социальных групп пралюдей действительно побочными проявлениями генетических и культурных адаптаций, обеспечивающих их выживание. На ранних этапах антропоенеза религиозность, возможно, стала одним из решающих групповых (т.е. надиндивидуальных) преимуществ, обеспечивших интеграцию и выживание сложно организованных социальных групп большого объема  (об этом уже писалось в предыдущей статье этого цикла).

Произошла трансформация основанного на страхе перед внешними обстоятельствами жизни индивидуума поведенческого модуса во внутренний онтогенетический фактор формирования личности. Отражением этого стало появление смысловых конструктов вина, грех с одной стороны и  стыд, совесть  – с другой. В психике человека эти элементы стали играть роль внутренних контролеров подсознательных влечений, противоречащих потребностям социальной жизни. Еще раз подчеркнем, генезис религии, т.е. возникновение в сознании эмоционального образа, а впоследствии и словесно-логического конструкта всеведущего Бога, оценивающего мотивы и следствия поступков каждого индивида, оказывается вполне рациональным с точки зрения законов и механизмов социокультурной эволюции. Религия, мораль, искусство в рамках такой концепции рассматриваются как социокультурные адаптации одного  эволюционного ряда. Их функция состоит в предотвращении деструктивных взаимодействий технологических инноваций и биологических адаптаций в антропогенезе.

    В то же время эмоции гордости и стыда оказываются общими для всех типов культур, также как их внешние проявления. Время их формирования в онтогенезе имеет четкие возрастные границы - 2-3 года. Центры формирования этих эмоций имеют определенную пространственную локализацию в головном мозге – так называемую орбитофронтальную кору. Ее физическое повреждение лишает человека способности испытывать эти эмоции. И, наконец, уровень проявления стыда тем ниже, чем выше уровень некоторых гормонов (тестостерон) и нейротрансмиттеров (серотонин).

Одно из предложенных объяснений этим закономерностям заключается в том, что психологическим конструктам стыд, достоинство, грех соответствует множество эмоциональных стереотипов, имеющих сходные и/или совпадающие поведенческие проявления. Эти эмоционально-поведенческие модусы возникли в ходе биологической эволюции как специфические адаптации, обеспечивающие устойчивость отношений доминирования и подчинения в сообществе приматов. Усложнение социальной структуры общества привело к тому, что на их основе сформировались многочисленные культурные стереотипы ситуативного общения и социальной интеграции. Произошла, если можно так выразиться, эволюция со сменой биологической функции на социокультурную. Содержание психологических процессов изменилось, а их эмоционально поведенческие проявления остались прежними.    

По мере роста их численности и усложнения структуры первобытное «стадо» превратилось в общество, социум. Чем дальше – тем больше религия брала на себя функции обеспечения социальной целостности и стабильности. Вариабельная  (не ассоциированная непосредственно с биологическими поведенческими стереотипами) часть религиозных концептов стала усложняться и дифференцироваться применительно к конкретному социально-экологическому контексту. С изменением этого контекста меняется и приспособительное значение религии, ослабляясь в периоды устойчиво поступательного развития общества и усиливаясь во время социального или, тем более, цивилизационного кризиса. И ныне религиозная вера сохраняет свое адаптивно-психотерапевтическое («антишоковое» и «антистрессовое») значение в форс-мажорных кризисных ситуациях, которые неизбежно возникали и возникают в любом обществе. Человек не Бог, именно поэтому ему необходимо болеутоляющее, чтобы оставаться человеком в экстремальной ситуации и негуманно лишать его этой возможности, не давая ничего взамен.

На протяжении веков аргументы верующих и атеистов меняются по  своему содержанию, но, удивительным образом, совпадают по своей логической структуре. Тогда почему же проблема Бога вновь приобрела такую остроту? Попытаюсь предложить свою версию.

Стержнем менталитета Запада выступает стремление человека к некоему предельному идеалу («Per aspera ad astra – Через тернии к звездам»). Оно дополняется второй стержневой конструкцией, сакрализующей и, одновременно, ставящей пределы этому идеалу («по образу и подобию» Бога). Тем самым актуализация стремления сблизить мир Сущего и мир Должного получает характер движения к Абсолюту, конечной цели («точке Омега», как назвал ее Тейяр де Шарден).

На мой взгляд, равным образом контрпродуктивным и даже опасным является и отрицание конкретных научных концепций (гелиоцентрической системы Коперника, эволюционной теории Дарвина), как противоречащих вере в Бога, так и использование вновь обнаруженных фактов и созданных на их основе теорий для доказательства бытия Божьего. К Богу можно придти только в результате индивидуального опыта, религиозной вере, точнее религиозному чувству, нельзя научить на основе фактов или логических аргументов.

В одном из художественных фильмов, интрига завязывается вокруг обнаруженной археологами гробницы с останками Иисуса Христа. Авторам не хватило последовательности и мужества довести сюжет до логического конца – останки были помещены в гробницу позднее и, естественно, Христу не принадлежали. Но даже если бы эта история произошла бы в действительности, в результате разразившегося кризиса вера в Бога, как культурный феномен сохранилась бы. Скорее всего, и христианство нашло бы способ приемлемого объяснения и вышло бы из потрясения без ущерба. «Бог» – это концепт логически противоречивый (если Он всемогущ, то способен ли создать камень, который не сможет поднять?). Бог вне времени, пространства, закона причинности. Просто – Он часть нашей души.

В этом смысле полемика Ричарда Докинза и Френсиса Коллинза – очень примечателен с точки зрения логики. Первый, в сущности, утверждает, опираясь на данные современной науки, что любые логические доводы в пользу объективного существования Бога нарушают четвертый закон логики – закон достаточного основания. Второй, описывая свой путь к религиозной вере, доказывает, что Бог необходим человеку, вера дает душевные силы для жизни в  этом непростом, как поется в популярной песне, призрачном и бушующем мире. Тезисы, отстаиваемые каждым из них, не противоречат друг другу, поскольку их содержание не является взаимоисключающим. Следовательно (по второму закону логики – закону непротиворечия), скорее всего, они оба правы.

Каждый раз, когда мы обращаемся к науке для опровержения или подтверждения догматов веры, логический анализ очень быстро выводит нас за границы концептуального поля науки как таковой – в сферу философско-методологической проблематики, где стандартные процедуры верификации не корректны и не применимы. Это справедливо для эпохи High Hume технологий, так же как и для времен механики Галилея и Ньютона. Знаменитый, и, очевидно, – легендарный ответ Лапласа Наполеону Бонапарту: «Я не нуждаюсь в этой гипотезе» четко формулирует это расхождение концептуальных полей Науки и Религии, Науки и Метафизики, и ведет к  позитивистской трактовке, как природы научного знания, так и его социальной роли. В силу нечувствительности вероучений  к данным эмпирического опыта и ориентации науки именно на эмпирической подтверждаемости внешне это выглядит как спекуляции на существовании «белых пятен» в объяснительных конструктах научных теорий. Объяснение сводится к постулату принципиальной непознаваемости или текущей неопознанности механизмов наблюдаемых феноменов или ссылок на соответствие наблюдаемого и постулируемого религиозными догматами при игнорировании альтернативных объяснительных моделей.

Риск, исходящий от  High Hume технологий, определяется ими самими, а не особенностями господствующей идеологии – тоталитаристской, коммунитаристской, индивидуалистической, либеральной и проч. Разница начинается тогда, когда речь заходит о возможных и допустимых механизмах обеспечения оптимального с точки зрения базисных идеолого-этических принципов техно-культурного баланса, стабильного социополитического развития. Человек почувствовал, что его силы становятся сопоставимыми с мощью Творца и усомнился, готов ли он играть эту роль.

Устранив Абсолют – богоподобие сущности человека, мировоззрение техногенной цивилизации устраняет и телеологический вектор  его биосоциальной эволюции, делает последнюю открытой. Бытие человечества во времени теряет обеспечиваемый культурой инвариант, разбивается на множество автономных «экзистенциальных проектов», составляющих его индивидуумов. Реализация этих проектов в таком случае определяется не системой общечеловеческих ценностей, воплощенных в Абсолюте, а лишь технологическими возможностями их осуществления и координации (или/и демаркации с проектами других индивидуумов). Напряженность коллизий между различными способами обеспечения целостности человечества в реалиях High Hume технологий есть одна из главных причин усиления культурных и политических конфликтов информационной стадии развития цивилизации. Интенсификация поисков новой социокультурной основы единства человечества, вероятно, и есть причина нового всплеска интереса к религии, проблеме Бога, поиска консенсуса между Наукой и Верой.

В эпоху технологий управляемой эволюции бытие Бога вновь интерпретируется как проблема научная. Однако единственный и обоснованный ответ на него как признает эндрю Ньюберг, – «мы вовсе не говорим, что мозг создает Бога - мы отмечаем, что наш мозг естественным путем создает механизмы, которые делают возможным религиозный опыт». Иными словами, наука может аргументировать лишь субъективное бытие Бога – как элемента духовной культуры, чье возникновение и утверждение в человеческой метальности не противоречит глобальным механизмам биологической и культурной эволюции. Объективное, вне человеческого сознания существование Бога, как и во времена Канта, недоступно логическому анализу и эмпирической проверке. Диалог, а тем более, синтез Науки и Веры осуществляется на уровне духовной культуры как целостной системы при сохранении обеими статуса самостоятельных социальных институтов. Такой диалог не тождественен простому заимствованию или обмену идеями. Его содержание составляет постоянная трансформация, перекодирование имеющих общечеловеческую значимость эмоциональных образов и словесно-логических концептов.

Когда-то Иммануил Кант сформулировал философские вопросы, ответы на которые составляют основу любого мировоззрения  и определяют отношения человека с миром и самим собой:

Что Я могу знать?

На что Я могу надеяться?

Что Я должен делать?

Последний вопрос связывает все предыдущие в единый «гордиев узел» смысла человеческого бытия:

Кто Я? – Что есть Человек? – Quo vadis (Куда идешь, Человек)?

Мир меняется сам и изменяется нами, мы меняемся вместе с ним. Каждое поколение ищет свои ответы на вечные вопросы, которые будут звучать во Вселенной, пока в ней существует Человек, но окончательного ответа не прозвучит никогда.

Литература

1. Дэвис Э. Техногнозис: мир, магия и мистицизм в информационную эпоху.- Екатеринбург: Ультра-Культура, 2008.
2. Деннет Д. Виды психики. На пути к пониманию сознания. М.: Идея-Пресс, 2004.
3. Докинз Р. Бог как иллюзия М.: Колибри, 2008.
4. Коллинз Ф. Доказательство Бога: аргументы ученого. М.: Альпина нонфикшн. 2008.
5. Кошкин В.М. Инстинкт веры, или чего жаждут боги? // Октябрь.–1996.–№ 7.
6. Левин А.Е. Миф. Технология. Наука // Природа, 1977, №3.
7. Лоренц К. Оборотная сторона зеркала: Пер. с нем. — М.: Республика, 1998. — 493 с.
8. Тоpчинов Е.А. Пути философии Востока и Запада:
9. познание запредельного. –  СПб.: Азбука-классика. 2007
10. Чешко В.Ф., Глазко В.И. High Hume (Биовласть и биополитика в обществе риска). М.: РГАУ-МСХА им. К.А.Тимирязева, 2009. 319 с.
11. Эфроимсон В.П.Генетика этики   и   эстетики. — СПб: Талисман,1995. — 288 с.
12. Behe M.J.Darwin Black Box. New York: Free Press, 1996.
13. Bostrom, N. Are You Living in a Simulation? // Philosophical Quarterly.– 2003.– Vol. 53, No. 211.– P. 243-255.
14. Janes J. The Origin of Consciousness. Boston: Houghton Mifflin, 1976.
15. Hamer D. L. The God Gene. New York, 2004.
16. Where God and science meet : how brain and evolutionary studies alter our understanding of religion / ed.Patrick McNamara. Vol. 1-3. London: Praeger Publ., 2006.